Тот вытер лицо чистой тряпкой и принялся за завтрак.
— Нас разбили под Уилтоном, — сказал он.
— Стефан не попал в плен?
— Нет, ему удалось спастись, так же как Мод спаслась в свое время в Оксфорде. Сейчас он в Винчестере, а Мод — в Бристоле, оба зализывают раны и собирают новые силы на своих территориях.
Ничего нового, подумала Алина: то одна сторона одерживает небольшую победу — другая терпит небольшое поражение, то наоборот, вот только конца этой войне не видно.
Ричард взглянул на сестру и сказал:
— А ты поправилась.
Алина кивнула, но промолчала. Уже восемь месяцев, как она беременна, и никто до сих пор ничего не заметил. Хорошо еще погода стояла холодная, она могла надевать по нескольку зимних одежд сразу, и они скрывали ее полноту. Через несколько недель ребенок родится и правда откроется. Что тогда делать, она до сих пор не знала.
Колокол прозвонил к мессе. Альфред натянул башмаки и выжидающе посмотрел на Алину.
— Я, пожалуй, не пойду, — сказала она. — Ужасно себя чувствую.
Он пожал плечами, показывая свое полное безразличие, и повернулся к Ричарду:
— Тебе-то, я думаю, надо пойти. Сегодня соберутся все: первая служба в новой церкви. Ричард очень удивился:
— Ты что, уже закончил крышу? Я думал, раньше, чем к концу года, не управишься.
— Пришлось поторопиться. Приор Филип пообещал людям добавить по недельному жалованью, если успеем к сегодняшнему дню. И, что удивительно, все заработали намного быстрее. И то опалубку сняли только сегодня утром.
— Надо посмотреть, — сказал Ричард. Он побросал в рот остатки хлеба и мяса и поднялся из-за стола.
Марта подошла к Алине и спросила:
— Хочешь, я останусь с тобой?
— Не надо, спасибо. Мне лучше. Ты иди, а я немного полежу.
Все трое оделись и вышли из дому. Алина ушла в дальнюю комнату и взяла с собой завернутый в кожу горячий камень. Она легла на постель Альфреда и положила камень под спину. Со времени своей свадьбы она стала вялой и безразличной ко всему. Раньше она успевала все: и управлялась по дому, и еще хватало времени заниматься торговлей шерстью; более деловитой хозяйки не было во всей округе. А сейчас у нее едва оставалось сил, чтобы прибраться в доме Альфреда, хотя ничем другим она больше не занималась.
Какое-то время она лежала, испытывая жалость к самой себе, желая только одного — поскорее заснуть. Внезапно она почувствовала, как что-то теплое потекло у нее по бедрам. Испуг охватил ее. Сначала ей показалось, что она просто обмочилась, но нет, маленькая струйка сразу превратилась в поток. Она вскочила на постели. Теперь поняла, в чем дело: пошли воды и вот-вот должен был появиться ребенок.
Ей стало страшно. Необходима была чья-то помощь. Что есть есть мочи она закричала соседу:
— Милдред! Милдред! Сюда, скорее! — Но тут же вспомнила, что никого в этот час дома не было: все были в церкви.
Воды остановились, вся постель Альфреда была мокрая. Он будет вне себя от бешенства, подумала она в ужасе; но потом сообразила, что так и так он разъярится, когда узнает, что это не его ребенок. О Боже, что же делать? Она в страхе искала ответ.
Снова заболела спина, и Алина поняла, что начинаются схватки. Она перестала думать об Альфреде — теперь все ее мысли были только о том, что ей предстоит родить ребенка. Ей было страшно оттого, что рядом с ней никого не было. Она так хотела, чтобы ей кто-нибудь помог. Надо идти в церковь, решила Алина.
Она свесила ноги с постели, но тут новый спазм пронзил ее тело, лицо исказилось болью, она замерла и сидела какое-то время, пока боль не утихла. Потом встала с постели и вышла из дому.
Она никак не могла собраться с мыслями, пока шла, пошатываясь, по грязной дороге. Уже у самых ворот монастыря боль снова заставила ее остановиться; она прислонилась к стене и, стиснув зубы, стояла так, пока не полегчало. Она вошла на церковный двор.
На высоких галереях алтаря и на более низких — в его приделах — собрался, казалось, весь город. В дальнем конце возвышался престол. Новая церковь выглядела очень необычно: над сводчатым каменным потолком, как правило, надстраивалась трехгранная деревянная крыша; сейчас же церковь выглядела беззащитной, как лысый человек без шляпы. Прихожане стояли спиной к Алине. Когда она нетвердой походкой подошла к собору, епископ Уолеран Бигод уже начал свою речь. Словно видение из ночного кошмара, рядом с ним стоял Уильям Хамлей. Слова, произносимые епископом, еще более усилили ее боль:
— … С чувством радости и гордости сообщаю вам, что Его величество король Стефан пожаловал лорду Уильяму звание графа.
Алина ужаснулась, услышав это. Вот уже целых шесть лет — с того самого дня, когда они с Ричардом увидели отца в Винчестерской тюрьме, она жила одной надеждой — вернуть собственность их семьи. Вместе с братом она пережила нападения грабителей и насильников, страшный пожар и гражданскую войну. Несколько раз, казалось, они были уже у цели. И вот сейчас все рухнуло. Прихожане невольно зароптали: они уже и так пострадали от Уильяма, да и сейчас жили в страхе перед ним. И то, что король, который должен был их защищать, так возвысил их врага, радости у людей не вызвало. Алина поикала глазами Ричарда, ей хотелось увидеть, как он воспринял этот жестокий удар, но не нашла его.
Приор Филип поднялся со своего места — лицо мрачнее тучи — и запел гимн. Прихожане неохотно последовали его примеру. Алина стояла, прислонившись к колонне, ее снова пронзил приступ боли. Она стояла позади всех, и никто не заметил ее. Плохие новости, как ни странно, похоже, успокаивали ее. «Я просто рожаю ребенка, — повторяла она, — это происходит каждый день со многими женщинами. Мне надо только найти Марту или Ричарда; они обо всем позаботятся».