Интересно, размышляла Алина, кто у нее родится: мальчик или девочка?
Она встала с сундучком в руках; мысли ее были сейчас о Марте. Бедная девчушка, подумали она, у нее все это впереди.
Филип всю зиму предавался скорби.
Языческие проклятия, которые Эллен посмела произнести на паперти во время службы, повергли его в ужас.
Он теперь нисколько не сомневался в том, что она — ведьма. Какую глупость он совершил, простив ее когда-то за оскорбление Заветов Святого Бенедикта. Ему следовало бы давно усвоить, что таким женщинам раскаяние неведомо. Впрочем, у всей этой ужасной истории был и один счастливый итог: Эллен в очередной раз покинула Кингсбридж и больше в городке не появлялась. Филип очень надеялся, что это навсегда.
Он видел, что Алина несчастлива в браке, но считал, что виной всему было не проклятие, брошенное Эллен. Филип почти ничего не знал о супружеской жизни, но в то же время догадывался, что такая умная, веселая, полная жизни натура, как Алина, вряд ли сможет быть счастлива с таким недалеким, ограниченным человеком, как Альфред.
Конечно же, ей следовало выйти замуж за Джека, теперь Филип понимал это, и чувство вины не покидало его: он был слишком эгоистичен в отношении его, не смог понять юношу до конца. Жизнь затворника была явно не для Джека, и Филип был не прав, навязывая ему свои взгляды. Яркий ум и молодая энергия Джека были навсегда потеряны для Кингсбриджа.
С тех пор как в городе не стало овчинной ярмарки, дела шли все хуже и хуже. Долги монастыря росли. Филипу пришлось распустить половину рабочих, занятых на строительстве: нечем было платить. В результате население города сократилось, а это привело к тому, что воскресный рынок стал совсем бедным, торговли почти не было, налогов, которые собирал Филип, совершенно не хватало. Упадок ощущался во всем.
Больше всего Филип боялся за настроение людей. Хотя большинство жителей построили себе новые дома, понемногу занялись каждый своим делом, чувство неуверенности продолжало владеть ими. Ведь все, что они задумали и осуществили, могло быть в один день уничтожено Уильямом, если бы тому вдруг вздумалось опять напасть на город. И это постоянное, подспудное ожидание угрозы отбивало у горожан всякую охоту затевать что-то новое.
Филип должен был вселить в людей веру, он понимал это. Необходим был решительный поступок, отчаянный шаг, чтобы показать всему свету, и жителям городка в особенности, что Кингсбридж не сдался. Много часов провел Филип, молясь и размышляя о том, что следует предпринять.
Должно было свершиться чудо. Если бы благодаря мощам святого Адольфа произошло, скажем, исцеление от чумы, а в соленом колодце вода стала бы сладкой, в Кингсбридж устремились бы толпы паломников. Но святой давно уже не творил чудес. Филип часто спрашивал себя: неужели его строгость и практичность в управлении монастырем вызвали такое недовольство святого; ведь там, где правление было менее разумным, где вся жизнь была подчинена только религиозному рвению, доведенному до истерии, чудеса, казалось, происходили гораздо чаще. Но воспитание было более земным. Отец Питер, аббат монастыря, куда впервые попал Филип, часто повторял: «О чудесах молись, а капусту сажай».
Символом могущества Кингсбриджа всегда был собор. О, если бы чудо помогло построить его! Однажды он всю ночь молился об этом, но утром обнаружил, что алтарь так и стоит с недостроенной крышей, открытый всем непогодам.
Нового мастера ему пока найти не удалось: все просили за эту работу очень дорого; только сейчас Филип понял, как дешево ему обходился Том. Тем не менее Альфред, казалось, без особых хлопот управлял теми рабочими, кто еще оставался на строительстве. Он совсем замкнулся в себе, с тех пор как женился, стал мрачным, угрюмым; так человек, разбивший всех своих врагов, чтобы стать королем, вдруг обнаруживает, что править королевством — это скучная и надоедливая обуза. Но его по-прежнему уважали и слушались.
И все же он не мог заменить Тома. Филипу недоставало его как друга, а не только как мастера. Том всегда стремился понять и объяснить, почему церкви надо строить именно так, а не иначе, и Филип с удовольствием спорил с ним о том, почему одни здания стоят долго, а другие рушатся. Том был не особенно набожным человеком, но он частенько задавал Филипу вопросы о вероучении, и было, что он стремится постичь все тонкости в этой области, как постиг он их в своем деле. Том обладал проницательным умом, и Филип мог вести с ним беседы на равных. В жизни Филипа мало было таких людей. Разве что Джек, несмотря на свою молодость, и Алина. Но теперь она вышла замуж, и, похоже, неудачно. Белобрысый Катберт совсем состарился, а Милиус стал слишком редко появляться в монастыре, подолгу пропадая на пастбищах и подсчитывая количество овец и тюки с шерстью. Придет время, и ухоженный и бурлящий жизнью монастырь в процветающем городе со своим собором будет манить к себе ученых-философов, как армия-победительница влечет в свои ряды солдат. Филип очень надеялся, что такие времена наступят. Но это случится не раньше, чем ему удастся вдохнуть надежду в жителей Кингсбриджа.
— Зима в этом году была теплая, — как-то сказал Альфред. — Так что можем начать работу раньше обычного.
Филип задумался: крышу закончат к лету, тогда можно будет пользоваться алтарем, и Кингсбридж перестанет быть кафедральным городом без собора. Ведь алтарь — это сердце любого собора: главный престол и святые реликвии всегда хранились в восточной его части — пресвитерии, и все богослужения проводились на клиросе, где выстраивались монахи. Как только освящался алтарь, строительная площадка уже называлась собором, даже если он еще не был достроен.