Столпы Земли - Страница 198

198

Каждое утро он приходил в собор, неся с собой драгоценную грамоту, которая давала монастырю право пользоваться каменоломней. Увы, один день сменял другой, а король все не обращал на него внимания. И пока остальные просители разговаривали между собой, обсуждая дворцовые сплетни, Филип отчужденно стоял в стороне.

Он знал, почему его заставляют ждать. Между Церковью и королем произошел конфликт. Стефан не сдержал своих щедрых обещаний, которые он раздавал в начале царствования. К тому же он поссорился со своим братом, хитрым епископом Генри Винчестерским, поддержав другую кандидатуру на место архиепископа Кентерберийского, что весьма огорчило Уолерана Бигода, рассчитывавшего на хвосте Генри возвыситься самому. Но самым страшным проступком Стефана в глазах Церкви был арест в один и тот же день по обвинению в незаконном строительстве замков епископа Роджера Солсберийского и двух его племянников, являвшихся епископами Линкольна и Или. В ответ на такое святотатство в соборах и монастырях королевства раздался дружный хор возмущенных голосов. Король обиделся. «Епископам, как людям Божьим, — оправдываясь, говорил он, — не нужны замки, а уж если они их построили, то пусть не ждут, чтобы с ними обращались, как с людьми Божьими». Это звучало откровенно, но наивно.

В конце концов ссора была улажена, однако король Стефан больше не горел желанием выслушивать жалобы святых отцов, а посему Филип должен был ждать. Это время он использовал для раздумий, на которые, будучи приором, не имел ни минуты. Теперь же у него вдруг появилось много свободных часов, и он погружался в свои думы.

И вот как-то незаметно окружавшие короля придворные разошлись, оставив Филипа в полном одиночестве, и Стефану стало уже трудно делать вид, что он не замечает его. То было утро седьмого дня нахождения Филипа в Линкольне. Он пребывал в глубоком раздумье о великом таинстве Божественного триединства, когда вдруг почувствовал, что прямо перед ним кто-то стоит и что-то ему говорит. Это был король.

— Ты что, любезный, спишь с открытыми глазами? — Голос Стефана звучал не то шутливо, не то раздраженно.

— Прости, милорд. Я думал, — сказал Филип и поспешил поклониться.

— Ну да ладно. Я хочу позаимствовать твои одежды.

— Что? — опешил Филип.

— Мне надо разведать обстановку вокруг замка, и, если я буду одет как монах, лучники не станут в меня стрелять. Ступай в часовню и сними свою сутану.

Под монашеским одеянием на Филипе было лишь исподнее.

— Но, милорд, — воскликнул он, — а в чем я буду ходить?

— Я совсем забыл, как стеснительны вы, монахи. — Стефан щелкнул пальцами молодому рыцарю. — Роберт, одолжи-ка мне твою тунику. Живо!

Рыцарь, кокетничавший в это время с какой-то девушкой, проворно скинул тунику и с поклоном подал ее королю. Его подружка весело захихикала.

Стефан протянул тунику Филипу.

Филип проскользнул в крохотную часовенку Святого Данстана, перекрестившись, попросил у этого праведника прощения и, сняв сутану, облачился в короткую алую тунику рыцаря. Воистину выглядел он очень странно: с шести лет Филип носил монашеские одежды и теперь чувствовал себя более чем неловко. Он вышел из часовни и вручил сутану Стефану, который тут же через голову натянул ее на себя.

— Если хочешь, пойдем со мной, — ошарашил его король. — Ты сможешь рассказать мне о Кингсбриджском соборе.

Филип колебался. Первым его желанием было отказаться. Часовые на стенах замка могли убить приора, ибо одежды священнослужителя уже не будут защищать его. Но ему предоставлялась возможность побыть наедине с королем и подробно рассказать ему и о каменоломне, и о рынке. Такой шанс может уже не представиться.

Стефан поднял свою отделанную белым мехом пурпурную мантию.

— Надень это, — сказал он Филипу. — Если они начнут стрелять, ты будешь отвлекать их стрелы на себя.

Стоявшие поблизости придворные притихли, следя за тем, что будет дальше.

Филипу стало ясно, что король уже все решил. Он считал, что приору нечего делать в военном лагере, и не собирался тратить на него время за счет воинов, кои рисковали жизнями за своего короля. Возможно, это было справедливо. Но коли так, Филипу придется возвращаться домой и оставить надежду вернуть себе каменоломню и вновь открыть рынок. Принимая предложение короля и глубоко вздохнув, Филип проговорил:

— Наверное, Господу угодно, чтобы я умер, спасая жизнь своего короля. — Он взял пурпурную мантию и надел ее.

В толпе придворных послышался шепот изумления; да и сам Стефан, казалось, был весьма удивлен. Все ожидали, что Филип откажется. Он и сам тут же пожалел о своих словах, однако выбор был уже сделан.

Стефан повернулся и направился к северному входу в собор. Филип последовал за ним. Несколько придворных хотели было пойти с ними, но Стефан сделал им знак остаться и сказал:

— Даже монах может вызвать подозрение, если его будет сопровождать целая свита придворных. — Он поднял капюшон сутаны, и они пошли через кладбище.

Когда они проходили мимо лагеря, дорогая мантия Филипа притягивала любопытные взгляды воинов, которые принимали его за знатного вельможу и были озадачены тем, что не узнают его. От этих взоров Филип чувствовал себя каким-то самозванцем. На Стефана же никто внимания не обращал.

Они не пошли прямо к главным воротам замка, а, попетляв в лабиринте узеньких улочек, очутились возле церкви Святого Павла, что стояла напротив северо-восточного угла замка, стены которого были возведены на вершине массивного земляного вала и окружены пересохшим рвом. Между рвом и ближайшими домами имелся проход шириной около пятидесяти футов. Держась поближе к городским домам, Стефан зашагал по траве в западном направлении, внимательно разглядывая северную стену замка. Рядом шел Филип, которого король заставил идти слева от себя, между собой и замком. Здесь лучники имели прекрасную возможность сразить любого, кто посмел бы приблизиться к стенам. Умереть Филип не боялся, но его пугала боль, и он все думал, больно ли будет, если в него попадет стрела.

198